По дороге, можно было тут видеть остаточную живность Мадагаскара: много крупных улиток, размером с пол-кулака и меньше, видели хамелеонов, многоножек, змей, а по утрам окрестности оглашались воплями жаб и лягушек. Что-то ещё тут летало, насекомые разные, жуки, а крупных зверей не было. Ну, всё по возможности уползало при виде нас.
Как живут в этих селениях? Тут, вдалеке, уже нет видеосалонов, генераторов и лампочек. Все хижины тут из соломы, из палок и бамбуковых стеблей. Даже гвозди у них – деревянные. Есть деревянные соковыжималки, порождающие сок из сахарного тростника, деревянные ступки, где толкут рис… Скамейки, столы соединяются безгвоздевым методом. Еда делается на огне (уголь тут не пережигают – натуральных дров в избытке). Топорами перерубают стволы деревьев, а вот сами топоры и тяпки тоже производятся на Мадагаскаре, но не везде, а только в редких местах – два раза я видел работу кузнеца, с ручными «мехами» для подкачки воздуха. Газет и книг тут нет, человека в очках – не встретить. По-французски никто не говорит, редко один-два человека на деревне, по-английски совсем никто. Ходят все босиком, редко кто в шлёпанцах, верхняя одежда – какое-то рваньё, ему много лет. Как сюда попадает эта одежда, не знаю, но так как я сам за время похода выкинул три предмета (раздранная майка, рваные шорты из Куньмина…), можно думать, что так и попадают. Игорь Лысенков тоже выбросил какую-то свою футболку, теперь на десять лет она станет лучшим предметом гардероба у случайного селянина, а то и перейдёт по наследству. Предвыборные майки с портретами политиков, в изобилии встречавшиеся в деревнях поближе к цивилизации, -- тут у людей не имелись.
В некоторых сёлах висели объявления, то написанные ручкой на бумаге, от руки, и с печатью сельсовета, то написанные мелом на доске, или куске картона. Содержимое объявлений мне осталось неясным (предвыборные? Распродажа? Выдача благ?) – проверю потом у малагасийско-русско-говорящих лиц. На мелких хуторах и объявлений не было. На окраине больших сёл была, как правило, школа – пара деревянных бараков и палка, на которой должен висеть мадагаскарский флаг, иногда его частицы были видны. Отделений полиции, больниц, учреждений власти тут не было видно, может быть они имелись в невидимом, зачаточном состоянии? Многие мамы таскали с собой малых детей, привязав к спине платком, таскали их везде, порой даже на рисовое поле, где работали по пояс в болоте.
Религия в этих местах была не развита; где-то была церковь, а где-то и нет; другие верования не были понятны; посреди села стоят, нередко, на палках деревянные изображения рогов. Коровы и быки в деревнях имеются. Столовых и придорожных едален с кофе и бананами тут по тропе не было видно… При этом, казалось, когда-то в этих сёлах была цивилизация – ведь в горных местах, где шла наша тропа, было видно, что из склона пытались вырезать дорогу, типа тракторной грунтовки, но было это с полвека назад. С тех пор в одних местах всё заросло, осталась узкая тропа, где-то обвалилось, мосты все сгнили, если и были они – то деревянные; где-то и не найти, была ли тут дорога, или же нет. В деревнях, однако, есть какие-то склады, в виде пустых хижин – что в них хранят, то ли кофе в сезон сбора урожая, то ли ещё что – трудно уточнить. Много было хижин на «курьих ножках» -- они стояли, имея 1-2, чаще же 4-6 столбов, в метре над землёй; наверное, эта метода помогала защищать вещи и запасы в избушке от грызунов.
Итак, мы пришли в Салеманану, которая оказалась мировой «задницей», впрочем – рай для экологов, анастасистов, поклонников сельской жизни. Сотня жителей, кто не был занят в поле, собрался вокруг нас. Мы вышли к реке, на которой ни пирог, ни других важных вещей не было – даже ничего, даже переправы не было. Река опять шумела порогами неподалёку. Постирались на реке, вернулись в центр села, и стали поддерживать единственный магазин, а также единственную тётку, которая могла приготовить кофе. Можно было купить бананы, ананасы, чем мы и воспользовались. Сто пятьдесят человек смотрели на нас, никогда не встречав раньше «ваза», белого человека.
Здоровье жителей сёл было не таким хорошим, как мечтают любители «зелёной жизни». У большей половины людей не было передних больших зубов, они их теряли, кто к двадцати, кто к тридцати годам. Ногти на ногах были поражены каким-то грибком, а в самих пальцах ног, порою, были личинки, отчего некоторые занимались их извлечением. Мы уже знали об этом приколе, поэтому не удивлялись. Толщина ног жителей была очень небольшой -- меньше, чем толщина ног известного нам Руслана Ш. Впрочем, они все были хорошие ходоки и несуны, старались нести очень большие грузы с полей или обратно, канистры с водой, вязанки дров и прочее – встречались очень сильные и проворные не только мужчины, но и женщины. А вот дети страдали пузатостью, были многие как будто беременные, и девочки, и мальчики – с двух лет у многих из них брюхо было самым большим органом. Годам к десяти брюхатость исчезала.
Насколько можно было понять, лодочное сообщение должно было начаться с следующего по течению большого села, села Сакалава. Пора было идти, тем более что мы съели в селе весь сахар. Мы изведали направление туда и пошли, дорога опять была не очень хорошей, тропа в лесу, иногда разветвлявшаяся. Редко можно было видеть, что где-то пытались ухаживать за тропой, в тех местах, где она обвалилась в горном рельефе, изредка старались её починить когда-то. А вот ишаков, телег, зебу-карет тут не было – не ездят тут на животных, все только пешком.
Возникла идея взять местных проводников, которые всё равно порой бездельничают, и могут пройти с нами и показать дорогу. Чем ждать на каждой развилке троп -- человека, коий может оказаться трусом и убежит? В следующем селишке мы подкупили двух местных жителей, которые за 2000 ариари (почти $1) согласились идти с нами в Сакалаву, что нам довольно помогло. К вечеру, грязные, мокрые, преодолев переправу через боковую речку на пироге (интересно, что местные никогда не платили за переправу, как мы не смотрели – наверное, лодочника кормят всем селом), -- мы пришли в Сакалаву, крупное село посреди мадагаскарских гор и лесов... В котором, как читатель уже догадался, также не было никакого, ни лодочного, ни автомобильного транспорта!
Что из себя представляет Сакалава? Ровные ряды хижин, в основном на ножках – сваях, покрытые соломой или пальмовыми листьями. Часть хижин пустовала. В центре села, на утоптанной площадке, опять деревянные «рога», может быть – местные идолы. На далёкой окраине деревни – школа-сарай. (Кстати, тут в деревнях до сих пор учат считать при помощи деревянных счёт – таблицы Брадиса или калькуляторы тут пока не известны.) Церковь не была обнаружена, не было и других зданий культа – мэрии, сельсовета. Был один магазин, как и в Саламанане. Столовой не было. Никаких признаков электричества, связи, местной власти, лодочного сообщения не виделось; наступал очередной вечерний дождик. Наши проводники, обогащённые нами, исчезли. Мы забазировались в одной из центральных хижин, с щелявым полом и потолком; хижина была довольно большой, чтобы мы поставили там аж три палатки. Может быть, это была мэрия или сельсовет когда-то? Поставив палатки, мы принесли большое оживление в село: сто человек, или больше, столпились, стали рассматривать нас через сто дырок в стенах хижны – да вся хижина состояла из дыр, размером от одного сантиметра до двух метров.
Один человек в деревне оказался панком с ирокезом, звали его Андрей. У него не было передних зубов, хотя было ему всего лет двадцать. Панк Андрей сразу смекнул, что «ваза» могут быть полезны, и притащил нам сперва корзину с бананами, а потом нашёл ананасы, продал нам их и почистил их. Таким образом, он проник к нам в доверие, завёлся в хижине, а когда мы поручили ему отгонять слишком многочисленных детей, он совсем возгордился и стал сиять от важности, как будто он и есть самый белый человек.
Купили в магазине рис (его отмеряли не на вес, а консервными банками, как тут обычно и бывает) и попросили его же и сварить нам. Пока рис варился (это очень долгий был процесс), наступала тьма. Как в этот магазин поступают продукты? Где тут источник цивилизации, транспорт, машины, лодки? Я пришёл в магазин, он же был тут же рядом, и пытался расспросить продавщицу о транспорте.
-- Вот берём у тебя конфету, не бойся, -- сообщал я продавщице (по-русски), разложив на прилавке карту этой части Мадагаскара. – Конфета возникла в Тананариве, вот смотри – я положил конфету на надпись «Antananarivo». – Как она попала к тебе? На лодке, на такси-брусс, пешком? – я показывал разные пути попадания конфеты в точку с надписью «Sakalava», рисовал лодку, машину и пр., но продавщица только хлопала глазами. Я водил конфетой по карте, через Маханур, Аносибе-Аналу и проч., но карты до этих сёл не дошли, и никто не знал путь конфеты. Стало быть, и наш путь. Я свернул карту и вернулся в хижину.
Вечером, пришла самая умная женщина в Сакалаве – может быть, учительница или директор школы? Она стала общаться с Лагуткиным, который за последние пару месяцев подучил французский. Она сказала ему и нам, что лодки сюда приходят, но только два раза в год (в год! Вероятно, по большой воде). Но отсюда будет 10-12 часов пути пешком до городка Амбинандилана, который является райцентром – до него, мол, 35 километров. Дальше, то будут лодки, то их не будет, а с сельца Менагиси уже будут, якобы, маршрутки на Маханур.
Для ускорения передвижения, давно уже возникла мысль, задействовать местных жителей, чтобы они и тащили наши рюкзаки, и заодно показывали дорогу. Ведь во многих местах местные тащат по 40-50 килограммов грузов, а получают за это, видимо, от 1 до 2 долларов в день. А наша скорость была снижена, потому что мы везде спрашивали дорогу, а ещё в тропическую жару идти с рюкзаком тоскливо, подъёмы вверх-вниз, и прочее. Но когда женщина-учительница озвучила наше предложение, местные жители испугались опасной перспективы идти с непонятными «ваза», а хитрый панк Андрей предложил себя в волонтёры, но за огромную сумму – 8000 ариари (120 рублей). Он первый просёк богатую сущность белых -- может, был когда-то в городе, где и ирокез изобрёл! За эту большую цену он был готов идти с нами все 12 часов до Амбинанидиланы и тащить наши вещи. Тут же нашёлся и ещё желающий озолотиться. «Ваза» (белые люди) были на всё уже согласны, а тут и рис сварился – целый большой котёл. Мы все вместе в темноте стали его есть, посыпав примесями из бич-пакетов, купленных в предыдущей деревне – ни майонеза, ни кетчупа, ни консервов, ни хлеба, в деревне не существовало вообще. И, кстати, хорошо пошёл рис – мы съели двойную дозу, почти всю кастрюлю. Помог нам в поедании риса и сам панк Андрей, который, видя, что настал его звёздный час, развалился среди нас в хижине и ел впрок, перед трудовым буднем, риса побольше. Ну а кофе в этой местности сейчас не было; мы купили, опять, весь сахарный запас села – граммов триста, и, запрягая панка Андрея и других лиц, находили «рано-мафана» (кипяток), делали чай, и подъедали печенья из предыдущих сёл – сгущёнки тут тоже не было.
Про рис: напоследок скажу, что местный сорт риса, который растёт тут на полях у реки Мангуро, по виду напомнил мне известный в Средней Азии «узгенский» рис. Он более тёмный, цвет его почти светло-коричневый. В темноте он казался ещё темнее, а полторы сотни жителей Сакалавы следили за нами через сто щелей и дыр старой соломенной хижины.
Наступало 26 января. На 28 января у Татьяны из Ижевска был куплен билет с Мадагаскара, о чём все, кроме жителей Сакалавы, уже хорошо знали.
(Продолжение и фотографии - последуют тоже!)